Поделиться воспоминаниями о событиях почти сорокалетней давности я решился после просмотра фотографий со второго съезда Союза ветеранов Сирии.

На заднем плане сцены надпись огромными буквами: «30 лет со дня ввода советских войск в Сирию». Невольно задаешь себе вопросы, что это за цифра? Банальная описка? Нелады с математикой? А то и вовсе крамольное, — что армия, в которой служил в семидесятых, не была советской? Огромное спасибо ребятам из состава 220 и 231 ЗРП, которые организовали общение людей, для которых Сирия не просто место на карте, они ведут реальную работу по защите интересов ветеранов, организуют их встречи и поездки, поддерживают контакты с законными представителями власти и дипломатами САР. Безусловно, для них для них эта дата и верна и близка. И, все же, осмелюсь внести свои коррективы в хронологию событий, тем более, что в Союзе состоят не только ракетчики, да и география советского военного присутствия гораздо шире Хомса и Думейры.

Приближающая сорокалетняя годовщина начала октябрьской арабской освободительной войны 1973 года не просто на десятилетие меняет цифру на баннере, но является знаковой для сотен советских солдат и офицеров, для которых жизнь разделилась на «до» и «после» войны. Нас не так уж и много, оказавшихся в Сирии в те горячие октябрьские дни 1973 года. В наших военных билетах никаких особых отметок, даже ограниченным контингентом никто не называл. Но мы не просто носили форму, а выполняли боевую задачу. Звучала она просто – ПВО Дамаска, и выполнили ее с честью. Ни одна бомба или ракета не упала на город. И наградой нам было радушие и признательность жителей. В это трудно поверить, читая надписи на русском языке на стенах сирийских домов в наши дни. Память человеческая коротка и капризна. Остается только верить, что кровопролитие прекратится, и время в очередной раз расставит все на свои места. Пусть сейчас злопыхатели говорят об имперских амбициях Советского Союза и коммунистической пропаганде, но я до сих пор верю в правоту нашей миссии, и как девиз приведу цитату из песни которую считали своей: «…мы, как в Испании когда-то, здесь быть должны, мы здесь нужны…». Подчеркну, что не собираюсь делать какой-то стратегический анализ, выяснять кто первый начал, кто прав, кто виноват. Да и какой информацией мог располагать солдат-срочник со звучащей громко должностью «начальник радиолокационного приборного комплекса ЗСУ23-4»?

В основе моего непритязательного повествования лежат по большей части личные эмоции. Надеюсь, этот простой рассказ послужит импульсом для публикации различных воспоминаний и мнений о тех далеких событиях. Особенно хотелось бы услышать людей, которые руководили нашей миссией и владели конкретной оперативной информацией.

Начну издалека. Впервые о службе советских солдат на Ближнем Востоке заговорили в нашем учебном подразделении ПВО сухопутных войск под Бердянском в конце лета 1972 года, когда в дивизион обеспечения прибыло более пятидесяти дочерна загорелых парней в форме ТуркВО. Перевели их в нашу часть дослуживать до установленного срока, после того, когда Анвар Садат, ставший президентом Египта после смерти своего предшественника Гамаля Абделя Насера, большого поклонника Советского Союза, потребовал в ультимативной форме вывести советские подразделения ПВО остававшиеся со времен арабо-израильской войны 1967 года. Дислоцировались они в районе Асуанской плотины и Суэцкого канала и, несмотря на формальное отсутствие боевых действий, ребята похоже неплохо понюхали пороха во время непрекращающихся провокаций. Вели они себя независимо. Порой безрассудно и отчаянно. Грешили выпивкой и самоволками. Но вовсе не букет пороков притягивал к ним взгляды восемнадцатилетних новобранцев, одним из которых был и я. Они были боевыми ветеранами, победителями. И ореол слухов, окружающий их, лишь подогревал мечту стать таким же дембелем. И всего через пару месяцев эта практическая безнадежная мечта стала приобретать реальные черты. Вначале поползли слухи о возращении зенитчиков в Египет, а потом и вовсе о включении «отличников боевой и политической» в непонятную батарею сборов. До окончания учебки мы усиленно занимались боевой работой. Нас неплохо натаскивали на разведку и сопровождение целей и даже отстреляли на пару задач больше, чем остальные курсанты. Но видимо концепция поменялась, и всех нас направили в войска для дальнейшего прохождения службы. Служить довелось в Прикарпатском военном округе, в Яворовском мотострелковом полку, который входил в знаменитую 24-ю Железную дивизию. Командиром полка, а затем и дивизии в то время был Игорь Родионов, впоследствии министр обороны Российской федерации. Округ приграничный, недалеко от Яворова находился огромный полигон, на котором ежегодно проводились международные военные учения «Щит» и «Запад». Стоит ли говорить, что скучать нам особенно не давали. Вдобавок сама специфика службы, когда наша зенитная батарея непрерывно перемещалась по давно заведенному циклу между местом дислокации части в Яворове, аэродромом возле села Черляны, где батарея по графику несла боевое дежурство и Тучинским полигоном в Ровенской области, местом проведения стрельб войск ПВО. Вдобавок участие в учениях разного масштаба, подготовка к стрельбам, ремонт и регулярная модернизация техники, учеба и политзанятия, стенгазеты и боевые листки сводили личное свободное к минимуму. Но, как говорится, нет худа без добра. Ничто не сближает так людей, как общее дело. Тем более, что с некоторыми ребятами служил в учебке, а с двумя знакомство началось еще с призывного пункта. Без малого год в Прикарпатье пролетал незаметно и интересно. Отлично отстрелялись и сдали осеннюю проверку. Я ждал окончания боевого дежурства, долгожданного отпуска и, конечно же, приказа о демобилизации, после которого становился полноправным «дедом».

Все изменилось в одночасье. На аэродром один за другим начали садиться Ан-8 и Ан-12. По ночам грузились на дальней кромке поля. Задолго до рассвета начали прогревать свои многочисленные моторы, а затем надрывно ревели, взлетая друг за другом. Так продолжалось несколько дней, пока нас не повезли в летную медсанчасть, где, как на конвейере, без лишних объяснений сделали кучу прививок и уколов. Единственный раз в жизни два укола мне делали одновременно. На выходе всех одевали попеременно в одну и ту же белую рубашку, сажали на табурет и фотографировали на фоне белой простыни. Все становилось понятным — нам оформляют загранпаспорта. Дальше было просто и буднично. Механики-водители привычно погрузили технику на железнодорожные платформы. Личный состав не менее привычно разместился в вагонах-теплушках. Пассажирских вагонов для солдат тогда еще не придумали. Получили сухпайки, уголек. Раскочегарили буржуйки. И за чаем пошли разговоры… Стоит ли говорить, что в те времена не только телевизоров, но и приемников в казармах не было. Но даже из скупых сообщений о том, что арабы опять воюют с Израилем, было понятно, что нас перебрасывают на Ближний Восток. Вопрос был только в том в Египет или в Сирию. Кому из них досталось больше? Другие страны даже не упоминались в тех солдатских разговорах. Эшелонам везде давали зеленый свет и за пару дней мы прибыли в Николаев, где наш состав затолкали на дальнюю ветку военной части порта. Только здесь можно было оценить масштаб помощи нашим «друзьям». Военная техника стояла в строгом армейском порядке на многих гектарах. Автомобили, бронетранспортеры, танки, причем даже Т-34 военных времен, самолеты в деревянных ящиках и еще много-много чего боевого стояло сотнями, как в парадном строю коробками десять на десять. Здесь нас ожидали и первые потери. Из-за извечного русского хобби мы лишились в одночасье и командира батареи и старшины. Сам командир Николаевского гарнизона, генерал-лейтенант сталинской закалки, не мог разбудить их от крепкого сна. И потому пообещал разжаловать в рядовые и изгнать из армии. А нас вымыли в полевой бане и малыми партиями повезли переодеваться в гражданское. Выдали чемоданы, и за какие-то полчаса нам подобрали по размеру довольно приличные костюмы, туфли, рубашки, белье и даже галстуки. А когда стемнело, повезли в порт, где нас поджидал сухогруз «Хо Ши Мин», в трюмах которого уже находилась наша боевая техника. Короткий инструктаж, и мы цепочкой по трапу начали подниматься на борт. Полетели в воду монетки. Понимали, что может не всем доведется вернуться к этим берегам. Разместили нас над техникой, на верхней дощатой палубе трюма. Матрасов никаких, насколько я помню, не было. Только чемодан под головой. Люк трюма тоже не закрывался. И не столько из-за клаустрофобии, а просто чтобы не задохнуться. Приказали особенно не высовываться, но не слишком строго. Туалетов ведь не предусмотрели. И, вообще, не помню какой-то особой командирской опеки. Или подустали вместе с механиками-водителями на выгрузках-погрузках, а может понимали, что все находимся в одной лодке. Только здесь мы узнали, что прикомандированы к зенитно-ракетному полку, который почему-то называли бригадой, и задача наших «Шилок» и «Стрел» прикрывать его дивизионы на малых высотах. Узнали, что стоящий недалеко от нас сухогруз «Солнечногорск» тоже везет часть нашей бригады, а у дальнего пирса грузится еще один теплоход. Вскоре мы отчалили, и никакие тревоги не могли нарушить нашего сна. К вечеру следующего дня, уже за Одессой нас здорово прихватил шторм, и порывами до 8 баллов трепал до самого Босфора. Мой командир ЗСУ до армии ходил на таких судах, был знаком аж с четвертым помощником капитана, и для него (а значит и для меня) были открыты все двери на теплоходе. Не был разве, что на ходовом мостике. Но и без штурманской карты мы, без большой огласки узнали от членов экипажа, что конечной точкой нашего маршрута является сирийский порт Латакия. На судне все было в диковинку. Размеры, бесконечные коридоры, трапы, дизель величиной с немалый домик. Бытовка экипажа со стиралками-автоматами, где мы постирали и выгладили бельишко. Крохотная каютка помощника капитана, где мы скромно отметили его день рождения. Он и подтвердил, что идем в Сирию. На подходе к Стамбулу, море успокоилось, но начались облеты НАТОвской авиацией. «Скайхоки» со специфичным, только им присущим звенящим свистом, пролетали над самыми мачтами. Нас загнали очередной раз в трюмы, но для пущей конспирации выставили на мачтах стрелков-зенитчиков с ручными «Стрелами». С таким грозным оружием в руках и в мятых белых рубашках они смотрелись очень импозантно. Вот потешилась иностранная разведка. Ну, а нам не довелось вдоволь полюбоваться красотами Стамбула и мостами через пролив. Но молодая память цепкая штука, и сорок лет спустя, кажется, смог бы зарисовать минареты на склонах. Ну, а дальше было сногсшибательное свечение Мраморного моря в кильватерной струе, ночные Дарданеллы в далеких огнях, и море до самого горизонта . В Ионическом море нас встретили сторожевики Средиземноморской эскадры и на почтительном расстоянии опекали нас до самой Латакии, в которую вошли утром четвертого дня. На входе в гавань у пирса стояли небольшие ракетные катера, один из них здорово закопчен пусками собственных ракет. Возле них копошились загорелые ребята в вылинявшей советской флотской робе. Уже чувствовалась война. Запах гари преследовал повсюду. Вдалеке от порта догорал нефтяной терминал. Огня не было видно. Только струйки черного дыма и запах, запах. Посреди гавани, как предупреждение, стоял затопленный по палубу японский сухогруз, а поодаль на боку — греческое судно. Буксиры бесконечно долго толкали наше судно к причалу. Подняли на борт ящики с сирийской военной формой. Серая рубаха с коротким рукавом. Брюки и такого же материала. Широкий матерчатый пояс и фуражка, как у Фиделя Кастро, которая называлась сидарой. Переодевание было недолгим. С обувью не заморачивались. Оставили гражданскую. После чего получили разрешение сойти на берег. Стоит ли говорить, что своих загранпаспортов мы не видели с тех пор до самого дембеля. Пока офицеры и механики-водители занимались разгрузкой техники, мы робко топтались в отведенной нам зоне, а затем осмелели и совершали все более дальние вылазки в город. Убивало незнание языка. Мы не знали арабского, а по большому счету, вообще никаких языков, кроме русского. С местной стороны аналогично, несмотря на статус портового города. Правда с одной симпатичной девушкой поговорил по-английски (спасибо школьной учительнице, до сих пор по-минимуму языка хватает), она очень гордилась своим русско-осетинским дедушкой и выражала уверенность, что благодаря нам война скоро закончится. С местными жителями общались больше жестами. Они угощали нас водой, сигаретами. Даже перекусили немного чем-то похожим на лечо.

При всем уважении к стратегическому планированию советских штабистов, еду и быт они совершенно игнорировали. На улицах удивляло обилие оружия всех видов и размеров у гражданских лиц. Зачастую даже у детей, которые обращались ним бесцеремонно, перезаряжали, направляя друг на друга. Видимо игрались в войнушку. Взрослые вели себя ненамного серьезнее. При первых звуках намаза, побросали свои калаши, повалились на заготовленные картонки и до самого конца молитвы не открывали глаз. Несколько раз в порту звучала тревожная сирена. Нас настойчиво приглашали в какие-то убежища, но подобная трусость явно не вписывалась в имидж «бравых вояк». К вечеру убедились, что тревоги носили не просто устрашающий характер. Со стороны моря прилетело несколько ракет, которые подожгли неуспевшие сгореть остатки нефтяного порта. Запах гари усилился , вдобавок клубы дыма подсвечивались пожаром. Но нам было уже не до переживаний, выдали табельное оружие, поступила «команда к машинам». Позиции вокруг порта занимали еще засветло. Места расположения установок на крутых склонах холмов среди оливковых садов казалось были выбраны идеально. «Шилки» с надрывом преодолевали почти вертикальные склоны. Получили первое боевое задание: уничтожать все цели со стороны моря, быть на связи, в эфир не выходить. Порт был перед нами как на ладони. На пирсах, с двух сторон ограждающих порт, еще днем заняли позиции «Шилки» и «Стрелы» с теплохода, который разгрузился первым. Стемнело. Во время первой тревоги не обошлось без конфуза. Не смогли завестись. Сдохли аккумуляторы. В ночном городе не смолкая выла сирена. С пирсов в сторону моря длинными очередями били «Шилки», а мы всем экипажем тащили семидесятикилограммовые аккумуляторы с соседней установки. Сработали оперативно, но в горячке и темноте вляпались в заросли кактусов, которыми размежевывались территории смежных садов. Болезненные последствия уколов сказывались потом еще две недели. Двигатель не глушили до рассвета, но аккумуляторы зарядили, как следует, и они больше не подводили нас. Тревоги сменяли одна другую. Далеко за пределами дистанции стрельбы появлялись и исчезали отметки морских и воздушных целей. Светились трассы очередей «Шилок» и автоматных выстрелов в черте города. Куда стреляли последние в полной темноте одному аллаху известно. С рассветом страсти затихли. Наладилось подобие связи, и появились первые слухи, что шилочники с пирсов сбили два вертолета. Того числа снарядов, которые были выпущены, хватило бы на целую эскадрилью, и мы даже не сомневались в победе наших сослуживцев. Позднее эти вертолеты приписали местным автоматчикам. Появились первые местные жители, молодые ребята один из которых был настолько рыжим, что его наверняка признали бы своим в любом уголке Ирландии. По нашей просьбе парни принесли воды и угостили солеными оливками с лимоном. Они настолько контрастировали по виду и вкусу со знакомыми нам по Союзу абхазскими маслинами, что казались каким-то райским блюдом. Запаслись мы и водой. За неимением какой либо посуды набрали ее в коробки для сухих пайков, благо закрывались они почти герметично. Только емкости той было не больше десяти литров, что для экипажа из четырех человек в условиях каменистой пустыни было явно маловато. И, вообще, нехватка воды была нашей большой проблемой еще долгие, долгие дни. День прошел спокойно, а к вечеру технику выстроили в маршевую колонну. Поступила команда двигаться в направлении Дамаска. Передвижение в составе колонны при свете светомаскировочных фар только по ночам. Дистанция 30-50 метров. Ориентироваться на габаритные огни впереди идущей машины. Кто служил в армии, наверняка помнят их тусклые синие огоньки размером с ноготь. Механики-водители практически ничего не видели, опыт многих из них ограничивался 500 км маршем и мало кто из них успел посидеть за рычагами колхозного трактора, а за плечами было 20 тонн металла. К полуночи объехали первую аварию. Шилка сбила ограждение моста и повисла на днище с одной гусеницей в воздухе. Возле нее работал мощный кран. К утру и мы пополнили список потерь. Неопытный водитель всю ночь тормозил главным фрикционом, и сжег его напрочь, не пройдя и сотни километров. Такую серьезную поломку мы не могли исправить своими силами. Получили от зампотеха предупреждение о возможных десантах-диверсантах и остались одни в ночной пустыне с одним автоматом и четырьмя табельными пистолетами. Хотя четыре ствола установки немного успокаивали, остаток ночи провели бдительно. А утром оказалось, что пустыня не совсем пуста. В километре от шоссе за высоким каменным забором стояло несколько каменных домиков. Первые пару часов там никто не подавал признаков жизни. Мы тоже не лезли на рожон. Но такая неопределенность не могла продолжаться вечно. Показались парламентеры, один из которых закончил нефтяной институт в Москве. Таким образом проблемы с языком были сняты, и вскоре подтянулась небольшая делегация с чайником, примусом и прочими принадлежностями. Как мы вскоре узнали, чай на востоке способствует взаимопониманию не хуже водки в Союзе. Сама церемония заваривания не уступала японской. Вода кипятилась, отливалась в миниатюрные стаканчики, добавлялся сахар, чай. Опять доводилось все до кипения, добавлялась опять вода, еще раз доводилось все до кипения. А. что бы заполнить паузу нам свернули аккуратные самокрутки из ароматного табака. Для курящих это было самым желанным угощением. Молодые ребята сбегали за водой, пополнив наши небольшие запасы. Расстались друзьями, но проблемы остались. Начали потихоньку расклинивать ходовую. Выбили заклинившую четвертую передачу, а вскоре и тронулись на первой. Жутко грелись, и из-за боязни закипеть останавливались надолго каждые полчаса. Вскоре с горки удалось врубить вторую, а через часок и третью. Теперь уже боялись останавливаться, ведь все-таки движемся в нужном направлении. А в наше отсутствие дивизион подвергся серьезному испытанию. Колонна на светлое время суток рассредоточилась вдоль шоссе, организовав ПВО взводом «Стрела-1», чтобы не привлекать противника работой РЛС. Средь белого дня неожиданно на низкой высоте прошла двойка «Фантомов». Для них, похоже, эта встреча тоже была большой неожиданностью. Во всяком случае, им пришлось сделать второй заход на атаку, к которой наши ребята были готовы и обе дежурные установки сделали попытки пусков. Но подвела техника. На первой установке или растрясли ракеты на марше, или небрежно сработали при разгрузке. Но именно эти две дефектные ракеты стояли первыми на залпе. А на второй, чтобы не перегревался двигатель на марше, под жалюзи, которые должны были автоматически закрыться при пуске, подложили колодки. Естественно цепь стрельбы не замкнулась. Противник тоже дал маху, и четыре сброшенные им бомбы легли на двести метров дальше. Причем не взорвались, а лежали серебристыми тушами на камнях. На этом наши неудачи не закончились. Прогонять «Фантомов» прилетел сирийский МИГ-21, и получил подарок от третьей нашей «Стрелы». Пуск ракеты летчик заметил. Совершал своевременные и грамотные маневры, но сработал неконтактный датчик, осколки посекли рули, и слабо управляемый МИГ совершил вынужденную посадку в десятке километров от нас. И только то, что летчик, национальный герой Сирии остался жив, уберегло ребят от строгого наказания. А мы, тем временем, в одиночку продвигались в сторону Дамаска уже не заморачиваясь особенно конспирацией. Периодически нас навещал зампотех. Мы уже не чувствовали себя брошенными соратниками и страной, и вскоре воссоединились с бригадой, а если быть более точным, то с дивизионом, который уже развернулся на боевой позиции. Контакты с противником проходили регулярно. Оповещение и целеуказание действовали безупречно. Сопровождали цели даже мы, шилочники. Но, увы, Расстояние превышало дальность стрельбы наших установок, чуть ли не втрое. А почему не было команды на пуски кубовских ракет непонятно. Скорее всего предельно малая высота полета. Одной такой парочке «Фантомов» я послал вслед 40 снарядов. Шансов на успех на дальности 7 км не было никаких, ну «уж очень хотелось». Переполошил сослуживцев гораздо больше, чем пилотов тех самолетов, тем более, что не предупредил даже экипаж об открытии огня. Но и запрашивать о действия по цели, которая находилась в контакте всего лишь две секунды, тоже полный абсурд. Собрали гильзы и списали все на проверку цепей стрельбы. Видимо эти снаряды были единственными для всего нашего дивизиона. А вскоре две установки ЗСУ23-4, нашу «Шилку» в том числе, перевели на узел связи главного военного советника в Кабун, восточный пригород Дамаска. УСГВС «Водопад», как его позднее стали называть, располагался на территории сирийской военной академии. Кроме связистов и нас, на территории узла связи располагалась небольшая авторемонтная мастерская, а в соседней оливковой роще находился тыл марокканской танковой бригады. Все вместе мы представляли заманчивую цель для противника, которого наврядли могли испугать своими не самыми крупными стволами, особенно если учитывать, что дальность практического бомбометания на порядок выше дальности стрельбы наших установок. Таким образом, наше присутствие оказывало, скорее всего, сугубо психологический эффект. Хотя, грех отрицать, «Шилки» на фоне гор смотрелись впечатляюще. Еще раз снимаю шляпу перед работой советских штабов. Нас уже поджидали подготовленные капониры для установок. В глубоком капонире неподалеку, уже была установлена утепленная большая армейская палатка с нарами из транспортного ящика от самолета МИГ-19. Кроме нас в палатке ночевали и три стрелка-зенитчика нашей бригады, но видели их мы крайне редко, т.к. они несли круглосуточное дежурство на крыше академии. Мы опять попали в новую незнакомую обстановку. Опять пытались организовать некоторое подобие быта, главным минусом которого была нехватка воды.

Кроме нашей ПВО была еще наземная охрана от террористов, которую выполняла группа «коммандос» с ударением на последнем слоге. Каждую смену караула они исподтишка встречали таким истошным криком «киф», что вздрагивали, даже ожидая этого. Состояло это «супер подразделение» из курдов, армян и других выходцев с Кавказа. Боеспособность этой гвардии поддерживалась лишь благодаря авторитету их капрала, осетину почти двухметрового роста и очень крутого характера. Вооружены они были китайскими автоматами ППШ с круглыми дисками, отсоединить которые можно было лишь с помощью молотка. Питались «гвардейцы» скорее всего впроголодь, во всяком случае, значительную часть дневного дежурства, если не было рядом капрала, посвящали поискам пищи. Ловили кузнечиков, ящериц и прочую живность. Ели тут же. О тепловой обработке речи не было. Со связистами общались украдкой. Действовали взаимные запреты. Но, все же постепенно узнавали подробности о их службе и быте.. Знали названия радиостанций, степень их защиты и посещение узла ВИП персонами. Впрочем, и без их сообщений мы узнавали членов политбюро, выходящих из машин с дипломатическими номерами, и даже простых «УАЗов». Дважды удалось увидеть издалека маршала Гречко и раз министра иностранных дел Громыко. Работы хватало и воякам и дипломатам. Мы тоже не сидели без дела. Заменили фрикцион. Оборудовали огневые позиции. Замаскировали установки и маленький блиндаж. По несколько раз в день отрабатывали по сигналу воздушной тревоги. Наладился и быт. Трижды в день привозили горячую пищу из тыла дивизиона. В рационе ежедневно были фрукты. По праздникам, советским и сирийским, угощали восточными сладостями. Не забыли и о курящих. Стали выдавать по пачке простецких сигарет «Баррада», по названию местной речки. С тех пор курящими стали все. Любит русский народ халяву. Выдали жалованье за два месяца в местной валюте и поэкипажно свозили на знаменитый дамасский рынок «Сук». 25 километров крытого рынка и изобилие товаров, мягко говоря, нас шокировали, но мизерные оклады и боязнь потеряться не способствовали шопингу, и все свелось к обычной прогулке. А воздушная обстановка оставалась напряженной. Стоящий на горе перед нами сирийский комплекс С-75 сбил высотную цель. Тревоги играли по несколько раз в день. Стрельнули однажды и по мне в карауле. Пуля цокнула по броне, а через секунду дошел звук короткой очереди. Значит издалека. Нам добавили табельного оружия и теперь кроме пистолетов у каждого из нас были АКМы. Караулы заменили патрулированием в полной боевой готовности. Обилие оружия и небрежность обращения с ним вскоре привели к ЧП. Во время разряжания пистолета был тяжело ранен в руку мой оператор дальности. Парень месяц провалялся в госпитале в Дамаске, а затем долечивался в Союзе. После этого случая, нашим командиром назначили лейтенанта. Замена бойцам осеннего призыва приходила с большим опозданием. Они переслуживали 3-4 месяца и, естественно, переживали. Объяснить причину родным из-за режима секретности не получалось. Некоторые случаи могли бы показаться забавными, если бы за ними не стояли сломанные судьбы. У моего сослуживца ушла к другому невеста. Написала, что все друзья давно демобилизовались, а он наверное сидит в тюрьме. У них в селе все считали, что Москва-400 это тюрьма. Внешне это было весьма похоже. Мы сами себя огородили колючей проволокой, и выходили за нее считанные разы. Эта проволока чуть не спровоцировала международный конфликт. Глубокой ночью во время моего караула к проволоке не скрываясь подошел неизвестный. На мои окрики, он не обращал внимания и ничего не говорил. Когда он пролез под проволоку, я произвел предупредительный выстрел над его головой. В свете вспышки выстрела узнал солдата-охранника академии, пить они не пили, но видимо обдолбался какой-то наркотой и забыл о колючке. С какими-то недовольными словами, он пролез под проволоку в другом месте, срезав таким образом угол. Стрелять в спину я естественно не стал. А оправдываться перед сирийскими солдатами при личной встрече все же пришлось. Видимо у них другие уставы несения караульной службы. А служба тем временем шла своим чередом. Нам привезли с сирийских складов миниатюрные экономичные печки работавшие на солярке, и мы не только могли согреться после караула (у нас даже снег выпал на три дня), но и вскипятить чайку. В палатке появился приемник «Казахстан». Тяжелый, ламповый в металлическом корпусе. С большими помехами он ловил «Маяк» и весьма неплохо радиостанцию на русском языке с сопредельной стороны, где, как пел Высоцкий на четверть бывший наш народ. Мы узнавали новости страны из первых рук, были в курсе израильских проблем, нам ежедневно читали несколько страниц из «Архипелага ГУЛАГ» Солженицина. Выслушивали даже угрозы тогдашнего премьера Израиля, что отправит первого плененного русского в клетке в темницы ООН. В плен мы сдаваться не собирались, и поэтому занимались боевой и политической подготовкой. Проводили регламентные работы. Установили газотурбинный двигатель генератора, чтобы не убивать дизель работой на месте на больших оборотах. Ездили даже стрелять из «Шилок» на Голанские высоты по подбитому в октябре «Центуриону». Никогда не думал, что противотанковый ров может быть таким гигантским. По тому же танку стреляли и кубинские танкисты из Т-62, все как на подбор худенькие негры. Рядом с нашим красавцем-комбатом они смотрелись, как на сахарной плантации. Вскоре узнали о замене и демобилизации. Дембелей свозили на «Сук», растратить накопленные фунты, которые все называли лирами. Единственную заснятую фотопленку пленку вез непроявленной в собственных плавках. Особист основательно поковырялся в наших небогатых пожитках, конфисковал черный форменный берет, осколки шариковой бомбы и зачем то вырвал из блокнота страницы с песней «Кантара». Через час правда страницы вернул. Они до сих пор хранятся у меня неподклеенными. Длительный перелет на ИЛ-18 и мы приземляемся на знакомом аэродроме Черляны. Переезд в автобусе на Львовскую таможню, где нас очередной раз избавили от «лишнего груза». В незнакомом полку сдали полученную в Николаеве гражданку, получили б/у парадную форму и проездные документы. Наменяли на открытки-моргушки и ручки-раздевалки дембельских значков и, через несколько дней были дома. В военкомате еще раз посоветовали держать язык за зубами, а когда в связи с афганскими событиями появилось звание воин-интернационалист, сообщили, что в наших документах нет никаких отметок о службе за рубежом, и вообще в Сирии боевые действия по военкоматовскому циркуляру велись только в 1947 и 1967 годах. И только 38 лет спустя, по совету друга-афганца я сделал запрос в центральный архив армии и получил справку, что находился в спецкомандировке в период боевых действий, а еще через полгода корочки ветерана боевых действий. Мои друзья, находящиеся на Украине делали запросы ранее и получили такие же справки и номер приказа о том, что, что весь личный состав нашего 718 отдельного зенитно-ракетного полка был награжден в марте 1974 года папашей нынешнего президента Сирии Хафезом сирийскими орденами «6 октября» и что в настоящее время местонахождение орденов неизвестно. Надеюсь, что кто-нибудь из сослуживцев дополнит мой рассказ. Привет, однополчане!